Девочка замолчала, и мальчик продолжил:

– Детали могут меняться, но нечто в этом роде неизбежно, если вы осознаете, какую угрозу мы представляем. Можно с легкостью представить себе забавную ситуацию, когда политики будут бороться за то, чтобы остаться в стороне, вместо того чтобы предпринять против нас какие-то действия. – Он помолчал, задумчиво глядя вдаль, а потом добавил: – Вот так. Ни вы, ни мы не желаем, чтобы подобное произошло; или, можно сказать, что у всех нас одно желание – выжить. Все мы – игрушки в руках Ее Величества Жизни. Она сделала вас сильными количественно, но у вас недоразвит мозг; нас она снабдила развитым мозгом, но мы слабы физически. Теперь она натравила нас друг на друга, чтобы посмотреть, что из этого получится. Наверное, с любой стороны это выглядит жестоко, но жестокость так же стара, как сама жизнь. Мы постепенно совершенствуемся; юмор и сострадание – очень недавние изобретения, которые появились лишь вместе с человеком; они еще не вполне сформировались, но обещают многое. – Мальчик улыбнулся. – Это Зеллаби, почти дословно. Наш первый учитель. – И продолжил: – Этой силе невозможно сопротивляться. У нее свои кровавые развлечения. Однако вполне возможно, что нам удастся оттянуть срок генерального сражения. Вот об этом мы и хотели бы с вами поговорить…

– Послушай, – с укоризной сказал Зеллаби золотоглазой девочке, сидевшей на ветке дерева возле дороги, – это совершенно нелепо – ограничивать мое перемещение. Ты прекрасно знаешь, что я каждый день совершаю прогулку и всегда возвращаюсь к чаю. Тирания легко переходит в дурную привычку. Кроме того, заложницей осталась моя жена.

Девочка немного подумала над его словами и наконец, запихнув леденец за щеку, сказала:

– Ладно, мистер Зеллаби.

Зеллаби сделал шаг. На этот раз нога свободно преодолела невидимый барьер, в который только что упиралась.

– Спасибо, дорогая, – произнес Зеллаби, вежливо наклонив голову. – Идемте, Гейфорд.

Оставив позади болтающую ногами и грызущую леденец охранницу, мы углубились в лес.

– Это очень интересный вопрос, – заметил Зеллаби, – где именно проходит у них граница между индивидуальным и коллективным. Кажется, мне удалось немного продвинуться в его понимании. Свою конфету Ребенок, несомненно воспринимает индивидуально; но разрешение пройти, которое она нам дала, было коллективным, так же как и предшествовавший ему запрет. Но если разум у них коллективный, то что можно сказать об ощущениях, которые он получает? Неужели остальные Дети вместе с этой девочкой наслаждаются ее конфетой? Похоже, что нет, хотя они наверняка знают о конфете и, может быть, даже знают ее вкус. Подобная проблема возникает, когда я показываю им фильмы или читаю лекции. Теоретически, если бы я работал лишь с двумя из них, все остальные знали бы то же самое – так они, собственно, и учатся, это я вам уже говорил, – но на самом деле, если я приезжаю на Ферму, у меня всегда полный класс. Насколько я понимаю, они и при показе фильмов могли бы получить всю информацию от единственных представителей каждого пола, но, вероятно, при передаче зрительных ощущений что-то теряется, и каждый предпочитает увидеть фильм собственными глазами. По-видимому, их больше удовлетворяет индивидуальное восприятие картины. И отсюда вытекает целый ряд вопросов.

– Я могу в это поверить, – согласился я, – но все эти вопросы скорее чисто научные. Насколько я понимаю, главная проблема – сам факт их присутствия здесь, с меня достаточно и ее.

– О, – сказал Зеллаби. – Это не столь уж новая проблема. Та же проблема возникает и с фактом нашего присутствия здесь.

– Почему? Мы здесь появились в результате эволюции, но откуда взялись Дети?

– Не принимаете ли вы теорию за доказанный факт, друг мой? Да, широко распространено мнение, что мы возникли на Земле в результате эволюции, и в качестве подтверждения опять же приводится мнение, что когда-то существовало некое существо, которое было и нашим предком, и предком обезьян – это существо наши деды именовали «недостающим звеном». Однако в пользу его существования нет никаких удовлетворительных доказательств, и не было найдено никаких его следов. Это самое «недостающее звено» скорее можно считать некоей устраивающей всех метафорой. Можете ли вы себе представить, что все многообразие человеческих рас происходит от этого одного-единственного звена? Я не могу, как ни стараюсь. Я не могу представить некое существо, ведущее кочевой образ жизни и объединяющее в себе все черты, которые дали бы начало отличительным характеристикам каждой расы. Представьте себе число поколений, историю которых нам пришлось бы проследить, чтобы найти общего предка людей черных, белых, красных и желтых. После них должны были остаться бесчисленные следы миллионов эволюционировавших потомков, однако не удается найти практически ничего, кроме большого пробела. Мы, пожалуй, больше знаем об эпохе динозавров, чем об эпохе предполагаемой эволюции человека. Для лошади уже много лет назад построено полное эволюционное древо. Если бы можно было сделать то же для человека, это давно было бы сделано. А чем мы располагаем на самом деле? Очень немногим, жалкими разрозненными фрагментами. Никто не знает, каким образом они вписываются в общую картину эволюции, поскольку и самой картины нет – только предположения. Вымершие «предки» человека так же не связаны с нами, как мы – с Детьми…

Примерно с полчаса я выслушивал лекцию о совершенной неудовлетворительности теории происхождения человечества, пока Зеллаби наконец не извинился за то, что не может достаточно полно раскрыть тему, которую сперва намеревался изложить в нескольких фразах.

– Однако, – добавил он, – я надеюсь, вы поняли, что общепринятая теория содержит значительно больше пробелов, чем сути.

– Но если вы считаете эту теорию несостоятельной, что дальше? – спросил я.

– Не знаю, – сказал Зеллаби, – но я отказываюсь соглашаться с плохой теорией только потому, что лучшей нет. И я считаю отсутствие доказательств – а будь теория верной, их было бы изобилие – аргументом в пользу прямо противоположных выводов, каковы бы они ни были. В результате я считаю появление Детей фактом, лишь немногим более удивительным, чем появление различных человеческих рас, которые явно возникли вполне сформировавшимися, или, по крайней мере, без каких-либо признаков предшествовавшего развития.

Подобный вывод казался нетипичным для Зеллаби. Я решил, что у него, вероятно, есть собственная теория.

Зеллаби покачал головой.

– Нет, – честно сказал он. И добавил: – Можно, конечно, строить предположения, но, боюсь, без особого успеха – и порой это не слишком приятно. Например, меня как убежденного рационалиста, не слишком радует мысль, что, возможно, наши судьбы вершит некая Внешняя Сила. Я смотрю на наш мир, и иногда он представляется мне довольно-таки запущенным испытательным полигоном. То там, то тут нам кто-то подбрасывает что-нибудь новенькое, чтобы посмотреть, как оно себя поведет среди нашей всеобщей тупости и беспорядка. Наверное, создателю интересно понаблюдать за своими творениями, как вы думаете?.. Выяснить, создал он на этот раз удачливого хищника или очередную жертву; посмотреть, как развиваются более ранние модели и какие из них способны превратить жизнь остальных в сущий ад… Вы так не думаете? Ну что ж, как я уже сказал, подобные предположения могут быть неприятны.